6
Марийку затрясло от холода. Она провела рукой по ветвям дерева. Почувствовала влагу. Роса выпала. Значит, утреет. Так говорила бабуля. По её мнению, слово "утреет" имело полное право на существование рядом со словом "вечереет". Она вылезла из своего убежища. Ещё абсолютно темно. Не видно, где восток, где запад. Взглянула на небо. Сквозь густые мрачные кроны увидела редкие бледные звёзды. Она их не различала. Хотя астрономию знала на пять. Чтобы согреться, стала прыгать и плясать вприсядку. Согреться получилось не очень, но размяться - размялась хорошо. Даже есть захотелось. Она посветила маленьким фонариком в рюкзак. Увидела блестящий пакет. Бутерброды. С колбасой и с сыром. Когда прикусила первый бутерброд, поняла, что голодна, как волк. Но продукты надо экономить. Она сознательно взяла поменьше. Чтобы вещмешок не тянул и не мешал двигаться. Слегка подкрепившись, она снова полезла в своё убежище. Там, по крайней мере, было сухо. Устраиваясь поудобнее, она мечтала. Уснуть бы сейчас до самого рассвета, просто уснуть. Не думать, не вспоминать. Не получалось.
Далее было всё как в страшном сне. Вторая ночь, третья. Разные лица, разные привычки, разные запросы. Один уродливее другого. Готовить вкусно не получалось. Не высыпалась. Да, к тому же, сама себе была противна. Днём старалась не встречаться ни с кем. Бегала украдкой к роднику. Да за травами в лес. Пришла в себя, когда увидела в списке ненавистную фамилию Мишки, Рыжов. Тогда впервые она принесла в вагончик нож. Решила. Или его. Или себя. Потом передумала. Уж, если себя, то однозначно и его. Мишка - большой любитель орального секса. Марийка показала нож и предупредила: попробуешь силой - откушу! Мишка ударил её, но поверил. Порычал, попсиховал, пнул строптивую бабу пару раз ногой и завалился на неё самым традиционным и банальным способом... Ещё не успела прийти в себя после Мишки, а в дверях уже "дедок". Я грязная. Ещё не мылась. Но он, облизываясь, уже приближался к ней. А мне по-стариковски и так пойдёт. Уж очень спичит. Терпежу нет. Я быстренько. Это "быстренько" затянулось часа на три. После его мерзких ласк и бесконечно повторяющегося "доченька", "дочка" захотелось умереть. Тогда впервые мелькнула мысль. Повеситься. Прямо утром, перед завтраком. На перекладине у печки. Они "кофей" пить, а тут им подарок. С запиской. Приятного аппетита, мальчики.
Но, опять же, не факт, что это бы их сильно задело, или хотя бы аппетит испортило. А у неё дочка. Лизонька. Она достала фотографию из тумбочки. Со стены убрала, чтобы не видела девочка всего этого безобразия. Доченька улыбалась. Маму ждала. Ручки тянула. Марийка заплакала. Как она дочь одну оставит. Бабуля старенькая. Сколько ей ещё осталось? И потом жить им на что. Эти же сволочи тело её не выдадут. Здесь зароют. Значит, факт её смерти установить не удастся. А раз так, то и пенсию по потере кормильца платить не будут и опекунские не оформят. Это она по себе знала. Когда отец утонул, так всё и случилось. Несмотря на то, что и свидетели были. Видели с берега мужики, как он в лодку сел и поплыл. А через три дня лодку обнаружили рыбаки в пяти километрах от того места, где он собирался рыбачить. Тело не нашли. Да сильно и не искали. Так и жили вдвоём на бабушкины сначала тысячу сто, а затем тысячу триста, пока Марийка не уехала в Москву. В "Фабрике звёзд" поучаствовать. Артисткой стать хотела. И стала... шлюхой!
Марийка опять продрогла, но к своей радости отметила, что засыпает. Слава Богу! Сладкое томление поглотило её, и она почувствовала, что исчезает с лица Земли. А может и Вселенной.
Проснулась она от ощущения тревоги. Что-то не так! Прислушалась. Посторонних звуков нет. Птицы радостно щебечут. К чему бы это? Когда вылезла из "шалашика", поняла причину тревоги. Солнце уже почти достигло верхней кроны. Время! Сердце испуганно встрепенулось. Сегодня каждая минута на счету, а она дрыхнет. Если решили искать её, то уже рыщут. Они мужики. Шаг у них шире. Силы больше. Следопыт есть. Могут и догнать. Единственное, что их может задержать - это "очередь в туалет". Травы насыпала им столько, что дня два-три будут животами маяться. С другой стороны, это может придать им дополнительной злости. Бежать! Слегка сполоснув лицо водой из ручейка, Марийка бросилась вперёд. Быстрее!
Бежала часа два. Не оглядываясь и не прислушиваясь. Пока окончательно не выдохлась. В висках стучало, пот снова градом катился по её лицу. Глаза щипало. Она поняла: если сейчас не остановится, то упадёт замертво. Села под дерево на сухую валежину. Отдышалась. Вытерла косынкой лицо. Попила водички и поднялась. Идти, если не получается бежать. Ползти, если не получается идти. Только подальше от этого места. Где он это чёртов храм?! Марийка вздрогнула. Что это она? Разве так можно? Божий дом чёртом поминает. Прости меня, Господи! Прости! За мою дерзость. За мою глупость. За моё неверие. А ведь бабуля говорила... в храм с собой звала, креститься предлагала. Марийка отнекивалась. Она в школе теорию Дарвина изучала о происхождении видов. И в то, что человек от зверя какого-то произошёл, верила свято. Особенно сейчас после всего пережитого.
Берега речки заросли густым колючим кустарником. Приходилось обходить, сворачивать вправо. Страшно. Так можно и заблудится. Отрываться от береговой линии нельзя. Марийка вздрогнула - из-под ног выскочила большая серая птица. Перепорхнула на ветку, другую и стала невидимой в густой сосновой зелени. Глухарь? Или тетерев? Мужики говорили: их в лесу много. Марийка присмотрелась, попыталась рассмотреть в ветвях птицу. Забыла одно важное правило: в тайге пуще глаз надо беречь ноги. Пока вертела головой, поскользнулась на пихтовой гнилушке, оступилась и покатилась куда-то вниз. Зарылась в мокрую глину ногами, по самые колени, и только тогда поняла, что свалилась в неглубокий овраг. Попыталась подняться. Ничего не получалось. Вязкая глина засасывала её, как болото. Она испугалась. Неужели топь? В таком случае надо перестать дёргаться. Она осмотрелась. Метрах в пяти от неё росло кривое дерево, неизвестной породы. Если добраться до него, то можно выбраться из оврага. Марийка, осторожно вытаскивая, одну ногу за другой, перевернулась на живот и, цепляясь за листья и стебли мать-и-мачехи, в изобилии растущей на склонах оврага, поползла к дереву. Косынка сбилась, волосы растрепались. Липкая глина набилась в волосы, скрипела на зубах, норовила просочиться в глаза, нос и уши. Марийка чихнула. Эхо откликнулось несколько раз. Пчи! Чи! И! Попыталась подняться на колени и поняла - снова тонет. Выходит, до дерева можно добраться только по-пластунски. Тут ещё почувствовала, как с правой ноги стал сползать кроссовок. Бог с ним! У неё в вещмешке запасная пара обуви. Ну, наконец-то. Правой рукой она ухватила сухую корявую ветку, подтянулась и... снова рухнула вниз. Ветка оказалась гнилой, как Марийкина жизнь. Пришлось начинать всё сначала. Теперь она стала умнее. Подползла ближе, к самому стволу и обхватила дерево обеими руками. Всё! Спасена! Она выбралась из оврага, упала на твёрдую почву лицом вниз. Несколько минут приходила в себя. Потом села, огляделась вокруг себя и вдруг с ужасом осознала, что не понимает: куда нужно идти. Вперёд или назад? По логике вещей - однозначно: вперёд. А на практике "вперёд", может оказаться "назад". От собственной глупости хотелось заплакать. Но нельзя! Да и некогда! Она решила перекусить, попить водички, провести ревизию оставшейся провизии и переобуться. Не мешало бы и помыться. Но воду надо было экономить. Вряд ли на её пути встретится ещё один ручей или родник... Слегка обтёрла лицо косынкой и задумалась.
В любом случае нужно вернуться к реке. Она шла на север. Против течения реки. Значит, река и подскажет: где север, где юг. Это хорошо! Это правильно! Плохо то, что Марийка потеряла из вида речку. Снова осмотрелась. Тайга везде одинаковая. Никаких признаков береговой линии. Ни густого кустарника. Ни противоположного берега, покрытого жёлто-коричневой глиной. Она прислушалась. Журчания или других "звуков воды" тоже не было. Жутко. Единственным ориентиром оставался овраг. Скорее всего, он ведёт к реке. Именно речная вода заполняет его каждую весну. Отсюда и сырость. И мать-мачеха. Не факт! Но... Пройдя немного вправо, она увидела - овраг сужается. Вскоре стал узкой расщелиной, которую можно было перешагнуть. Она так и сделала и побрела в противоположную сторону, где овраг, по её мнению, должен был сходиться с рекой. Шла долго, пока не поняла, что заблудилась. Оврага не было. Речки тоже. Она села на поваленное дерево и заплакала навзрыд, размазывая липкую грязь вместе с налипшими на лицо кровавыми комариными тельцами.